Добро пожаловать на неофициальный сайт сериала "Русские амазонки"!


Новости мирового кинематографа

«Нью-Йорк, Нью-Йорк»: Быть Чарли Кауфманом
Звезды: Чарли Кауфман
Фильмы: Нью-Йорк, Нью-Йорк

Феномен Чарли Кауфмана заключается в непривычном соотношении личности и профессии. Будучи всего лишь коротышкой-сценаристом, за 10 лет он добился того, что зрители стали ходить даже не на фильмы по его сценариям, а на сценарии по его фильмам. Не договорившись с доверенным режиссером Спайком Джонзом, Кауфман сам взялся за режиссуру, сняв названный в оригинале Synecdoche, New York. Без филологических тонкостей «синекдоха» - это как раз про смысл фильма: сложный и запутанный – он часть самого Кауфмана.

Театральный режиссер Каден Котар (Филип Сеймур Хоффман), разменявший четвертый десяток, ставит пьесу Артура Миллера. Центральной прессе спектакль пришелся по вкусу, однако сам Котар, кажется, не в восторге. Жена, которая занимается рисованием минималистской эротики, едет к арт-сообществу в Берлин, прихватив четырехлетнюю дочь. Оставленный наедине с собой Котар начинает культивировать в себе кризис среднего возраста, который начинает приобретать реалистичные очертания. Врачи диагностируют синдром Котара (описанный еще в XIX столетии), с любовницей одни неудачи, никаких свежих идей в голову не приходит, дочь не звонит и вдобавок жена вешает трубку на самодовольной фразе «я знаменита!». Неожиданно приходит письмо, из которого Котар узнает, что стал стипендиатом премии Макартура, которая позволила бы воплотить самый смелый творческий замысел. Теперь единственный смысл жизни – постановка гениальной пьесы, в которой бы уместилась вселенная.

Собственно, воплощению этого амбициозного замысла и посвящена вторая половина фильма, растворенная в десятках реминисценций и оригинальных образах, которые, по-хорошему, смог бы истолковать только сам Кауфман. С этой точки зрения фильм – дитя чудовищного эгоизма, в котором повинен режиссер. Каждый сценарий Кауфмана – это не то чтобы история о чем-то, это очередная фантасмагория на тему собственной рефлексии. Причем рефлексия удивительно занятная, напоминающая ребус, разгадывание которого – как раз то самое послевкусие, что оставляет фильм. Хотя по большому счету, вся квинтэссенция кауфманской деятельности – это как раз запутанные истории, которые описывают крайне понятные вещи, чаще всего, впрочем, проблему творчества.

Начав с тупика в креативе в «Быть Джоном Малковичем», Кауфман возвращался к этой теме и отчасти в «Звериной натуре», и в «Признаний опасного человека», и в «Адаптации». Сесть в режиссерское кресло, чтобы снять свою очередную творческую трагедию, «Нью-Йорк, Нью-Йорк», Кауфман убедить никого не смог, поэтому сел туда сам.

Знакомую ему тему «не творится» режиссер тут развернул с большей драмой, нежели ранее. Здесь проблема творчества соседствует с танатофилией: с каждым новым витком рефлексии Каден теряет друзей и родных. В какой-то момент ему уже становится все равно до реальности, поскольку театр забирает его целиком. Даже свою повседневность он начинает мыслить как представление. Каден выстраивает свою жизнь как набор декораций при этом с акцентом на гигантизм (тот самый синдром Котара), давая понять, что первичнее всего. Но началом начал оказывается, как ни странно, именно смерть, которая в финале удачно рифмуется с началом фильма, когда Каден узнает о смерти Пинтера и ставит «Смерть коммивояжера».

Впрочем, не все так грустно. Один из способов оценить талант Кауфмана – это чувство юмора, с которым можно подходить почти к каждому образу. К примеру, в противовес возрастному кризису психоаналитик Кадена (привет Аллену) рассказывает о гениальном мальчике, написавшем роман «Пиписька». Только оговаривается, отмечая, что с собой он покончил годом позже. Еще есть горящий дом, который осознанно хочет купить героиня, говоря, что всегда боялась умерить в огне. Но Кадену это не грозит, поскольку его сознание уже давно ушло из этого мира, и вот он уже не может понять, сколько прошло времени – год или 17 лет.

Александр ЗУБКОВ







Hosted by uCoz